Изображения зверей и птиц в архитектурном декоре зданий Таллинна позволяет «читать» город, как средневековый бестиарий.Пернатые и хвостатые, земные и небесные, реальные и вымышленные – они соседствуют друг с другом на страницах бестиариев: средневековых сборников зоологических статей.
А также – на фасадах таллиннских зданий. Как тех, что были возведены в Средние века, так и тех, которые были выстроены еще на памяти ныне живущего поколения горожан.
Псы господни
Все начиналось с собаки. И история одомашнивания человеком животных, и традиция использования животных мотивов в таллиннской архитектуре.
Первое, по мнению антропологов, произошло около пятнадцати тысяч лет тому назад в Малой Азии. Второе – веков за шесть до нас с вами: в конце XIV столетия, когда в квартале, ограниченном современными улицами Вене и Мюйривахе, застучали молотки каменщиков.
Не позднее 1397 года закончились работы по перестройке ревельского монастыря святой Екатерины, принадлежавшего братьям-доминиканцам. Тем, кого уже в Средние века стали почтительно называть «псами господними» – за готовность с собачьей верностью служить делу католической церкви и беспощадно травить ее врагов.
Бегущих
гончих и по сей день можно разглядеть на портале бывшей монастырской
церкви. Хотя сохранность рельефа оставляет желать лучшего: после того,
как в ходе церковной реформации обитель была разграблена, а сами монахи
изгнаны в 1524 году из города, чья-то рука постаралась сбить даже намек
на изображение «псов господних». Двум другим «доминиканским» псам повезло несколько больше – тем, что были изображены на надгробной плите скончавшейся в 1383 году Кунигунды Шотельмунд. Правда, различить их непросто. Ведь прежде чем оказаться установленной у стены бывшей монастырской церкви в переулке Катарийна кяйк, надгробная плита успела побыть частью церковного пола.
Подошвы благочестивых монахов стерли изображение двух примостившихся у ног покойной собачонок немногим слабее, чем рука неведомого иконоборца…
С символизмом и без
Средневековое мировоззрение тяготело к иносказанию. Дебют анималистики в таллиннской архитектурной традиции – подтверждение тому: «доминиканские» псы – не столько изображение реальных животных, сколько символический образ последователей святого Доминика.
Потребовалось более столетия, чтобы животное появилось на фасаде таллиннского здания «в роли самого себя» – а не символа, понятного лишь посвященным. Произошло это между 1513 и 1516 годами – во время сооружения мастерами Клеменсом Пале и Хинриком Бильдеснидером кенотафа Ханса Павелса.
Ханс Павелс – ревельский купец и настоятель церкви Олевисте, завещавший приходу все свои сбережения, был удостоен замечательного памятника: символической гробницы, выполненной в виде каменного иконостаса, повествующего о земной жизни Христа.
Восемь вырезанных из серого таллиннского доломита сцен воссоздают ее в подробностях. Для нас же в данном случае примечательна первая слева в нижнем ряду, изображающая вход господень в Иерусалим. Точнее – «въезд»: в святой град Иисус, как известно, въехал на белом осле.
Скромный ослик с кенотафа Ханса Павелса – первое реалистичное изображение животного на фасаде таллиннского здания. Появление его тем примечательнее, что произведение искусства, деталью которого он является, включает в себя и два примера символической анималистики – изображение жабы и змеи.
Два этих животных, разместившиеся на груди помещенного в глубокую нишу каменного скелета, символизируют собой зазнайство и жадность: реализм раннего Нового времени удивительным образом оказывается переплетен со средневековым еще символизмом.
Кони черноголовых
Если шагать по улице Пикк от украшенной кенотафом Ханса Павелса Мариинской капеллы церкви Олевисте в сторону Ратушной площади, обязательно минешь улочку Хобузепеа – Лошадиной головы.
Но еще прежде, чем изгибающееся колено переулка поведет вправо и силуэт лошадиной головы мелькнет перед глазами на вывеске одноименной художественной галереи, по левую руку вырастет пышный фасад дома Братства черноголовых.
Здесь, между окнами второго этажа, ждет нас встреча с первым обращением к животной тематике, начисто лишенной даже намека на средневековый символизм или же на связь с религией.
Высеченные под изображением закованных в латы всадников девизы «Господь – мой оплот» и «Господь – моя опора» – не в счет. Главное – иное: что в гущу схватки с неприятелем или же на рыцарский турнир черноголовые мчатся на конях.
Украшенные праздничной сбруей скакуны высечены на камне скульптором Арендтом Пассером в 1597 году так реалистично, что невольно ловишь себя на мысли: уж не на соседней ли улочке Хобузепеа были они приобретены у лошадника?
Драконы-хранители
Отдельная глава в таллиннском «архитектурном бестиарии» – животные вымышленные. Хотя в реальности их никто никогда и не видел, на фасадах зданий Старого города они представлены в избытке.
Два торжественных и вместе с тем – слегка отпугивающие своей почти босховской фантасмагоричностью грифона с 1529 года красуются по бокам малого таллиннского герба, закрепленного над аркой Больших морских ворот. Примечательно, что нигде больше эти твари в таллиннской геральдике не представлены – не приглянулись они горожанам, наверное.
Другое дело – драконы. Временами кажется, что если бы не было львов, они вполне могли бы претендовать на роль геральдического символа города. Потому, хотя бы, что в архитектурном декоре таллиннских зданий они встречаются ровно столько же, сколько и уже знакомые нам псы: на портале церкви доминиканского монастыря можно отыскать и их.
Что делает дракон, считающийся в западноевропейской символике символом темных сил у дверей христианского храма? Ответ очевиден: охраняет его от себе подобных – средневековый человек был уверен, что увидав собственное изображение, нечистая сила побоится войти в помещение.
Ту же «охранную функцию», вероятно, выполняют и драконы-водостоки таллиннской ратуши, и их «младшие братья», декорирующие жерла водосточных труб домов на улицах Лай и Уус. Хотя выкованы они были уже и не в Средние века, а в XVII–XVIII столетиях.
А вот два самых знаменитых таллиннских дракона – те, что с 1910 года украшают фасад дома по адресу Пикк, 18, со средневековой трактовкой образа дракона ничего общего не имеют. Архитектор Жак Розенбаум поместил их тут, руководствуясь эстетикой стиля модерн, демонстративно рвущей с художественным языком предшествующих эпох.
Благодатная пора
Эпоха модерна, затронувшая Ревель начала ХХ века, скажем прямо, «по касательной», оказалась для таллиннской архитектурной анималистки благодатной порой. Едва ли не большая часть изображений животных и птиц появилась на фасадах нынешней эстонской столицы именно за неполное десятилетие с 1910-го по 1917 год.
Самые колоритные из них – плод сотрудничества вышеупомянутого архитектора Жака Розенбаума и рижского скульптора Августа Фольца. Это ему мы обязаны кошкой, крадущейся по скату крыши одного из зданий посольства РФ на улице Хобузепеа. И лягушек над окнами третьего этажа все того же дома по улице Пикк, 18 создал тоже Фольц.
Сложно искать в этих скульптурных изображениях какой-либо скрытый смысл. Или хотя бы – намек на род занятий или фамилию домовладельца. Изображения животных появляются на фасадах эпохи модерна с чисто декоративной задачей: сделать здание еще более оригинальным, причудливым, непохожим на соседние постройки. И обязательно – красивее их.
Имеются, конечно, и исключения. Так, сова Афины, красующаяся вместе с погрудным изображением самой богини мудрости на фронтоне бывшей Женской коммерческой гимназии на бульваре Эстония (ныне – Английский колледж) явно говорит о здании, как о храме науки и знания.
Как символ бережливости и стремлении обустроить свое жилище можно, пожалуй, трактовать и пары симпатичных белок, украшающих фасад того же школьного здания, выходящий на Пярнуское шоссе. А вот четыре совы на портале доходного дома по улице Вана-Пости, 7 – не более чем прихоть архитектора.
Чем обогатила «зоопарк» на фасадах таллиннских зданий вторая половина ХХ столетия?
В первую очередь, пожалуй, вспоминается модернистский «радио-голубь» работы скульптора Рихо Кулда, парящий с 1975 года над входом в новый корпус Дома радио на улице Гонсиори. А еще – змея, вьющаяся вокруг чаши на рекламной вывеске ратушной аптеки.
Спору нет: за последние шестьдесят лет анималистика в таллиннской городской скульптуре укоренилась «всерьез и надолго»: даже тумбы, ограничивающие автомобильное движение на улицах Старого города, выполнены в виде голубей.
Жаль только, что тенденция к синтезу скульптуры и архитектуры, так многообещающе расцветшая в Ревеле сто лет тому назад, не нашла дальнейшего развития в Таллинне наших дней.
Но может – это только пауза перед новым всплеском? В любом случае хочется верить, что «зоопарк» на таллиннских фасадах обязательно ждет пополнение.
Йосеф Кац
